Начиная наше знакомство с Пюхтицким Успенским женским монастырем, его историей, зодчеством и жизнью его насельниц, не будем сразу же называть имена и даты, вспоминать былое и отмечать наиболее интересные архитектурные осо­бенности его соборов.

Всему свое время.

Вообще говоря, назначение подобного рода текстов в том и состоит, что они служат как бы опорой для памяти, источником разнообразных сведений и нагляд­ным свидетельством нашего пребывания в тех или иных замечательных местах Отечества.

Но ничто: ни самая подробная информация, ни цветные фотогра­фии ничто не заменит глубокого, подчас неизгладимого следа, которое остав­ляет в душе первое впечатление.

Оно, как первое звено, вытянет затем и всю цепь. Вот почему надо постараться сохранить в сердце плавно поднимающуюся вверх дорогу, которая подводит нас к Святым воротам; монастырскую стену, сло­женную из серого дикого камня; и вознесенные высоко к небу зеленые главы Успенского храма, увенчанные золотыми крестами.

Надо сохранить замечатель­нейшее ощущение вполне природной, естественной слитности монастырских построек с горой ощущение, которое возникает еще внизу, в самом начале нашего пути вверх. И, конечно же, надо приложить все силы, чтобы сберечь в себе чувство постепенно завладевающего нами покоя и умиротворения так, что в кольце монастырских стен в нас как бы пропадает звук вечно подгоняющего нас времени, и мы обретаем редчайшую в наши дни возможность побыть наедине с собой.

Краткое это предисловие,, кажется нам, было не совсем лишним, ибо посеще­ние действующего монастыря далеко не рядовое событие в жизни современного человека. Теперь же пришла пора обратить внимание на дуб тот самый, который остается по правую руку, за кладбищенской оградой, когда мы поднимаемся к Святым воротам. Собственно, другого дуба в пюхтицких окрестностях нет; он единственный, что само по себе достойно удивления, но не это самое главное его достоинство.

От него ощутимо веет древностью, и, если наше паломничество на Святую Гору совершилось осенью или зимой, то глядя на его темно-серую кору, искривленный ствол (в который некогда ударила молния), мы, наверное же, с удивлением будем думать, что настанет время и, несмотря на безмерно-долгие свои годы, он вновь расцветет зелеными листьями вечно-юной жизни.

Торжествен­ное и радостное чувство овладевает нами при мысли, что и древний его ствол, и корявые толстые ветви вот уже четыре века молчаливо и верно хранят благоговей­ную память о совершившемся рядом чуде хранят и каждую весну передают нарождающимся листьям!

Живоносный источник с его неиссякающей и целительной водой (мы еще рас­скажем о нем) и древний дуб можно было бы сказать о них, что это единствен­ные пришедшие к нам из давнего прошлого свидетели великого и чудесного собы­тия.

Но человеческая память, столь бережно хранящая священное предание?

Нерушимая вера в Божественное могущество, справедливость, добро и любовь?

Неубывающая надежда на милосердие и заступничество Божией Матери?

Разве не являются они самыми главными и честными свидетелями ниспосланного Святой Горе благословения?

Шесть долгих столетий возвышается дуб на этом месте и, по преданию, в XVI веке был свидетелем совершившегося здесь, на Святой Горе чудесного Явления Божией Матери.

Рассказывают, что Лучезарную Жену первым увидел пастух эсто­нец, а затем и приведенные им односельчане; рассказывают также, что возле дуба, именно там, где являлась Богородица, нашли они некий старый Образ, о котором поняли только, что он несомненно православный. Добрые люди, они отдали его русским крестьянам из соседней деревни Яама, а те сразу поняли, что перед ними икона Успения Божией Матери.

Несколько позднее, в Успенском соборе, мы увидим Ее изображе­ние лежащей в гробу Пресвятой Богородицы, Иисуса Христа, с трех сторон окру­женного ангелами и держащего в руках душу Богоматери; Святых Отцов и Апостолов, вставших с обеих сторон гроба, Ангела с мечом и ослепленного, с отрубленными кистями человека Аффония, подвергнутого столь страшному наказанию за попытку опрокинуть гроб Божией Матери, когда Ее несли к месту погребения.

Мы увидим эту икону, какое-то время проведем в созерцании ее, и может быть, подумаем о том, что она подобна зерну, которое упало некогда в благодатную почву и спустя века дало замечательный побег: монастырь на Святой Горе.

В самом деле ведь именно с нее, с явленной иконы Успения Божией Матери, и начинается если не история, то во всяком случае предыстория обители.

Святая Гора (эстонское Куремяэ в переводе "Журавлиная гора") а Пюхтица в переводе "Святое место" вообще оку­тана тем таинственным очарованием, в котором непросто бывает отличить друг от друга правду и вымысел, фантазию и реальность...

Бесспорным представляется бытование в здешних краях русского люда еще восемьсот лет назад, что удостоверяют найденные при изысканиях конца про­шлого столетия новгородские каменные кресты именно XII—XIII веков, глиняная посуда того времени, образки и подвески с изображениями ангелов...

В прошлом же веке из древних захоронений извлечены были доспехи и оружие, типичные для русских воинов, сражавшихся под знаменами Александра Невского, который неподалеку отсюда, на льду Чудского озера разбил немецких рыцарей. Стало быть, и здесь, в окрестностях Святой Горы, кипели схватки и лилась русская, кровь...

Что же до легенд, то вспомним хотя бы эстонскую о славном богатыре Калеве, в этих краях совершавшем свои подвиги, предательски погубленном и похороненном близ Журавлиной горы.

Словом, чрезвычайно много открывается нам с тропы, уводящей в глубь веков. Вернемся, однако, в XVI столетие. Рядом с поднявшимся почти на 30 метров исполином-дубом мы, несомненно, заметим небольшую часовню.

Так вот у нее внутри находится та часовенка вто­рой половины XVI века (с тех пор, впрочем, дважды перестроенная), которую соо­рудили православные русские крестьяне Пюхтицкого края и в которой они по­ставили Явленный Образ Успения Божией Матери.

С той поры часовня с чудесной иконой на Святой Горе становится местом особенного народного поклонения, а день 15 (28) августа — день Успения Богоматери торжественным народным праз­дником.

Сохранились документы, благодаря которым мы можем заглянуть, например, в год 1698-ой и узнать о многочисленнейшем (по тем, разумеется, вре­менам) стечении людей, в день Успения прибывших к Святой Горе и из окрестных русских деревень, и из соседних областей Русского государства, и даже из лютеранских приходов.

Да, это так: отношения эстонцев и русских здесь всегда были самыми дружелюбными, как бы ни старались подорвать их немецкие помещики.

Между тем, в судьбе иконы произошли некоторые изменения. Небезопасно было оставлять Явленный Образ в одиноко стоящей на нижнем уступе горы часо­венке, и его сначала перенесли в собор города Нарвы, а в 1818 году в только что открытую православную церковь села Сыренец (ныне Васкнарва), в двадцати пяти верстах от Пюхтицы.

Но каждый год 15 (28) августа на один день вместе с Крест­ным ходом, следовавшим из Сыренца, икона возвращалась на Святую Гору.

Попробуем представить себе этот Крестный ход, эти 25 верст не просто бездо­рожья, а узких лесных троп и болот; попробуем представить себе этот путь, зани­мающий подчас целые сутки, ибо, как сказано в одной старой книге, «приходилось идти гуськом, по колена в болоте, неся икону поочередно, прижимая к груди», и нам тогда станет несколько понятней сила двигавшего народом воодушевления. Ветшающую с годами часовню перестраивали.

Первый раз было это сделано в 1842 году на средства, пожертвованные везенбергским купцом Нестеровым (он же, кстати, украсил Явленную икону серебряной вызолоченной ризой); затем тридцать с небольшим лет спустя потрудились сыренецкие крестьяне Андрей Абрамов и Андрей Томасов. Томасов положил основание новой часовне, строи­тельство которой окончено было 25 августа 1876 года и которая стала вскоре Успенской приходской церковью. Мы и сейчас видим ее на кладбище, неподалеку от замечательного дуба в окружении могил священнослужителей и насельниц монастыря.

Когда была основана обитель и на втором уступе Святой Горы по­явился Успенский собор, эта церковь в 1896 году была освящена в память святи­теля Николая и преподобного Арсения Великого.

Если мы войдем внутрь, то уви­дим двухъярусный иконостас, перенесенный сюда из старой Сыренецкой церкви, сквозные Царские Врата и выполненные местными живописцами иконы иными словами, увидим скромное убранство сельского храма, многие годы с любовью принимавшего под свой кров чудесный образ Успения Божией Матери.

Эта церковь постепенно становится центром ежегодно совершаемых на Свя­той Горе торжеств.

Особенное значение для будущих судеб Пюхтицы имел праз­дник 1888 года — по своему размаху, приподнятости и какой-то необыковенно тор­жественной радости.

Заметим теперь, что едва ли не большинством сведений о Богородицкой горе мы обязаны М. Н. Харузину, чиновнику по особым поручениям при Эстляндском губернаторе. В его статьях и книжках столетней давности можно прочесть, что возле Пюхтицкой часовни местные жители показывают могилы русских воинов времен не только Иоанна Грозного, но даже и Александра Невского; он написал, что святое это место мы должны «выделить из пыли и грязи повседневной мирской суеты»;

Именно он оставил нам замечательнейшее описание праздника в Пюхтице 15 августа 1888 года с огромным стечением богомольцев, госпитальными шат­рами, офицерскими и солдатскими палатками, бескорыстной заботой ревельских купцов Макушева и Братынкина, обеспечивших кроватями и одеялами и давших приют приезжему люду, и с дивной картиной всенощной, которую из-за малых размеров тогдашней пюхтицкой церкви владыка Арсений «служил частью в храме, частью на открытом воздухе».

Когда читали акафист Богоматери, все бого­мольцы зажгли восковые свечи и весь склон холма усеялся тысячами маленьких огоньков». Он отмечал кроме того: «любой человек, по-русски мыслящий и чувствующий, побывавши в Пюхтице в этот день, пережил бы глубокое настрое­ние; любой иностранец, пожелавший пристально и беспристрастно вглядеться во все происходившее в этот день на Богородицкой горе, вынес бы много поучитель­ных для себя впечатлений».

Став своего рода историографом Пюхтицы, Харузин уже одним этим мог бы вполне снискать нашу признательность, ибо правдивому свидетельству поистине нет цены. Но нам кажется, что Богородицкая гора имела в его судьбе смысл куда более глубокий и значительный, со всей искренностью и чистотой, которыми отмечены его пусть даже литературно несовершенные статьи, он служил ей, безусловно признавая в Пюхтице святыню русского православия.

Скорбным зву­ком обрываются его жизнь и его служение в 1888 году, 29 лет Михаил Харузин умер от тифа.

Скажем теперь, что, даже самым поверхностным образом вникая в историю обители на Святой Горе, никак нельзя миновать фигуру Сергея Владимировича Шаховского.

И не только потому, что склеп, где похоронены он и его жена, Е. Д. Шаховская, находится на самой вершине горы, у алтарной стены поставлен­ного там храма во имя преподобного Сергия Радонежского; в значительной сте­пени усилиями С. В. Шаховского Богородицкая гора утвердилась в своем значении негасимой свечи православия. На ее уступе появился православный храм и 15 (28) августа 1891 года совершилось торжественное открытие Пюхтицкой Успенской женской общины, год спустя преобразованной в монастырь. Князь Шаховской С.В. 1894г. Княгиня Шаховская Е.Д. 1930г.  

  Настоятели и насельники русских монастырей всегда были ревностными строи­телями и устроителями жизни своих обителей.

Достаточно назвать в связи с этим Валаамский монастырь, вековым подвижническим трудом монахов, ставший поистине образцом архитектуры и процветающего хозяйства.

Замечательные эти традиции в полной мере унаследовала первая настоятельница Пюхтицкого Успен­ского женского монастыря, игумения Варвара (Блохина, 1888—1897 гг.). Она и с нею несколько послушниц были направлены в устрояющуюся на Святой Горе оби­тель из Костромского Богоявленского монастыря с тем, чтобы ухаживать за больными и обучать детей-сирот рукоделию.

Получилось однако так, что монахине Варваре (вскоре она была возведена в сан игумении) пришлось стать строительницей и созидательницей. Всего лишь за год здесь появились временная трапезная, жилые дома-келии, хозяйственные сооружения, были закончены Святые врата с колокольней, посажены деревья. Следует, кроме того, отметить, что заботами первой игумении в обители был введен полный монастырский богослужебный круг и созданы два хора, один из которых пел на славянском языке, а другой на эстонском.

Признательность окрестного населения снискала благотворительная деятельность монастыря, которой много сил отдавала игумения Варвара.

Воспитанницы приюта

В приюте девочек сирот учили не только чтению, письму и другим предметам по программе церковно приходской школы, но и рукоделию, иконописному и золотошвейному мастерству.

В новой выстроенной больнице лечение для всех было бесплатным. Каждый год вносил нечто новое в облик обители.

Причем (мы думаем, это следует отметить) строительство шло в строгом соответствии с генеральным планом, созданным одним из лучших специалистов того времени, адъюнкт-профессором Петербургской академии художеств, академиком М. Т. Преображен­ским.

Простая и ясная идея положена в основу генерального плана: церковь, находя­щаяся в центре обители, как бы собирает вокруг себя деревянные дома с келиями и находящиеся между ними Святые ворота со звонницей.

На снимках той поры можно увидеть не лишенное своеобразного изящества здание с островерхой крышей и четырьмя небольшими куполами.

Это и был соборный храм обители.

Теперь, с его появлением, обрела окончательную и надежную пристань икона Успения Божией Матери, которую перенесли сюда из Сыренецкой церкви. Собственно, мы вполне можем сказать, что замечательный образ почти три столетия спустя вернулся на место своего обретения, а верно хра­нившая его сельская церковь получила при расставании с ним точную копию.

Говоря современным языком, строительство в обители шло в ту пору быстрыми темпами.

Судите сами: в 1893 году сооружены были Святые ворота с деревянной, покрытой железом звонницей над ними; с севера и запада монастырь охватила сложенная из дикого камня стена с двумя угловыми башнями; в 1895 году над склепом с прахом князя С. В. Шаховского возведен деревянный храм в честь преподобного Сергия Радонежского; в том же году построен двухэтажный трапез­ный корпус с первым каменным и деревянным вторым этажом, где рядом с боль­шим, светлым трапезным залом, отделенная от него стеклянными дверями, распо­лагается небольшая церковь во имя святых Симеона Богоприимца и Анны Проро­чицы.

Игумению Варвару на посту настоятельницы сменила игумения Алексия (Пляшкевич, 1897—1921 гг.).

Ей удалось расширить основанные ее предшественни­цей благотворительные учреждения детский приют, училище для детей, бога­дельню для престарелых, лечебницу, мастерские для обучения рукоделию. Была, кроме того, открыта школа живописи, где сестры монастыря писали иконы для Успенского собора и бедных приходов.

В обители трудились около двухсот насельниц.

Горькая для России война с Японией докатилась и сюда, монастырь принимал в лечебницу раненых воинов, за которыми с усердием и любовью ухаживали монастырские сестры милосердия.

За организацию помощи пострадавшим на поле брани игумения Алексия была награждена медалью Российского Общества Красного Креста.

Совершенно особое место в истории становления обители занимает прослав­ленный ныне Русской Православной Церковью отец Иоанн Сергиев (Кронштадт­ский). Благоговейную память хранят сестры о его отеческом внимании и мате­риальной поддержке.

Отец Иоанн не раз бывал в монастыре, совершал в его хра­мах богослужения, причащал Святых Христовых Тайн насельниц, с любовию духовно окормляя их. Дорогой Батюшка, как его называли в монастыре, участво­вал в торжествах освящения храма во имя Симеона Богоприимца и Анны Проро­чицы, а также Пюхтицких подворий в Санкт-Петербурге и Ревеле.

Итак, первые нужды были удовлетворены, жизнь налаживалась, но монастырь развивался, рос, и всякий день приносил новые заботы. И главной из них посте­пенно становилось сознание насущной необходимости нового большого трехпрестольного собора, с появлением которого обитель обрела бы еще более торже­ственный и достойный вид.

Тут надо особенно подчеркнуть вот что: отец Иоанн Кронштадтский благословил строить новый собор еще в ту пору, когда не собрано было ни копейки как бы провидя, что пожертвования не заставят себя ждать.

Несколько насельниц отправились за пожертвованиями; в Москву поехала монахиня Рахиль Абрамова. В древней столице встретила она генерал-майора в отставке Ивана Филипповича Терещенко, который, узнав о заботах монастыря, пожертвовал на сооружение собора девяносто тысяч рублей. Появились средства а вскоре появился и проект пятиглавого храма, выдер­жанный в том стиле, в каком возводили церкви в Москве и Ярославле в XVI—XVII веках.

Автором его стал петербургский архитектор А. А. Полещук.

Старый храм разобрали весной 1908 года, причем, камень, из которого он был построен, лег в основание нового, и 15 июня того же года состоялась закладка величественного трехпрестольного собора.

В торжественное свидетельство этого события под пре­столом оставили металлическую доску со словами: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа основана сия церковь в честь и память Успения Пресвятыя Богородицы, святи­теля Николая Чудотворца и святого преподобного Иоанна Лествичника, при дер­жаве Государя Императора Николая Александровича, при святительстве Высоко-преосвященнейшаго Агафангела архиепископа Рижского и Митавского, на средства генерал-майора Иоанна Филипповича Терещенко, при управлении Пюхтицкой обителью настоятельницы игумении Алексии в лето от сотворения мира 7416-е, от Рождества же по плоти Бога Слова 1908-й год в 15-й день июня месяца. Храм сей основан на месте сооруженной в 1892 году церкви Успения Пресвятыя Богородицы».

Минуло два года и Успенский собор Пюхтицкой обители вознес к небесам все пять своих глав, увенчанных крестами. Поднимемся по гранитным ступеням на высокую паперть и войдем внутрь собора. Нам представляется, что первое чувство, которое охватывает человека, переступившего порог этого храма, может быть определено как чувство восхи­щенного удивления. В самом деле: поражает огромное, строго размеренное и разделенное пилонами на три нефа пространство; гармония устремленных ввысь линий; благородная простота деталей и целого. Вообще, по нашему убеждению, для более полного и осмысленного понимания такого замечательнейшего явления русского зодчества, как православный храм, важнее всякого рода искусствовед­чески-архитектурных тонкостей восприятие именно общего облика храма и соот­ветствующие этому восприятию движения души. Все остальное потом, а сначала именно это.

Так вот, мы вряд ли ошибемся, если скажем, что и снаружи и внутри Успенский собор производит в нас впечатление необыкновенной цельности, завер­шенности и мощи причем, мощи вовсе не подавляющей, не стремящейся согнуть наши плечи, а напротив: возвышающей до себя.

Стало уже некоей банальностью повторять известное высказывание Фридриха Шеллинга, что архитектура это застывшая музыка, но и в самом деле, если на площади, возле храма или внутри него нам удастся услышать звучание строгих и четких вертикалей, стройных купо­лов и легких, словно взмывающих в поднебесье сводов, то мы, может быть, разли­чим простую, ясную и в то же время чрезвычайно сильную мелодию какого- нибудь баховского хорала.

Теперь, мы полагаем, можно осмотреть Успенский собор взглядом любозна­тельного путешественника.

Так вот: высота его от земли до креста 38,4 метра, длина 40,5 и ширина 21,3 метра.

Мы уже отмечали, что собор устроен трех-престольным. Средний главный придел посвящен Успению Божией Матери, пра­вый южный преподобному Серафиму Саровскому и преподобному Иоанну Лествичнику наставникам монашества, левый северный святителю Николаю Мирликийскому Чудотворцу и святому великомученику Димитрию Солунскому Мироточивому.

Искусно отделанный иконостас изготовлен в Петербурге потом­ственным резчиком по дереву Петром Абросимовым из тщательно просушенной сосны. Добавим еще, что нарядность и некоторая даже пышность его это явные отголоски «барокко», в духе которого Абросимов выдержал свою работу.

А рас­писывал иконостас мастер церковной живописи, тоже петербуржец, Федор Его­рович Егоров, взявший себе в образец церковное творчество таких русских худож­ников первой половины XIX века, как Нефф, Бруни, Верещагин. Говоря вообще, перед нами живопись сугубо академического толка: с правильным рисунком фигур, приглушенными тонами и тщательной проработкой ликов и одеяний.

Уже в наше время, а точнее в 1970—1971 гг. (когда, кстати, в собор провели центральное отопление) стены храма были впервые расписаны. Сюжеты для росписи живо­писцы почерпнули из Священного Писания и апокрифов, повествующих о жизни Божией Матери, и, выполнив свои работы в строгом академическом стиле, не нарушили сложившегося в интерьере собора художественно-смыслового единства.

Мы полагаем, что нужно обратить особенное внимание на роспись над главным алтарем, где, как бы отделившись от стены, парит небесно-голубое изоб­ражение Богородицы, явившейся Апостолам со словами: «Радуйтеся, яко с вами есм во вся дни!»

А в куполе мы видим изображение Господа Вседержителя в окружении ангелов в точности повторяющее роспись купола церкви Спаса на Крови в Ленинграде. 

Мы уже говорили, что зерном, из которого выросла обитель, является икона Успения Божией Матери, обретенная четыре столетия назад.

Теперь, украшенная серебряной с позолотой и драгоценными камнями ризой, она находится в правом приделе храма.

В левом же приделе мы видим другую чудесную икону святителя Николая, с которой связано следующее замечательное предание.

В 1820 году, в деревне Пюхтица близ Святой Горы случился пожар, вместе с избами уничтоживший дере­вянную часовню во имя Николая Чудотворца, где находился древний образ святи­теля Николая. Прошло время. Деревня отстроилась заново, о часовне, однако, никто и не помышлял.

Передают, что было тогда видение во сне двум крестьянам явился к ним сам святитель с жалобой: «Всяк по себе и по своем доме плачет, а по мне никто — я в колодце».

И в самом деле — именно на дне колодца на следующий же день найден был образ Николая Чудотворца. Сегодня мы видим его в Успенском храме — в серебряной позолоченной с драгоценными камнями ризе, сделанной усердием первой настоятельницы обители игумении Варвары.

Проведем еще некоторое время в соборе. Постараемся вобрать в себя и золотой блеск иконостаса, и янтарно-желтое ровное пламя свечей, лишь изредка колеблемое налетающим из дверей ветром, и стройное, чистое, трогательное пение хора на обоих клиросах.

Право же, это редкие и, быть может, чрезвычайно значительные для нас минуты...

Вообще, когда бы мы ни пришли в храм — к полунощнице ли —с ее настроением углубленного покаяния и исповеданием любви к Богу, или к утрене — с ее трепетным призывом: «Не остави мене, Господи Боже мой, не отступи от мене...» и радостным славословием: «Благослови, душе моя, Господа и вся внутренняя моя имя святое Его», либо к литургии — с ее великим Таинством пресуществления, чувством особенной Божией близости к каждому и невольные горячие слезы исторгающим пением: «Хвали, душе моя, Господа», мы приходим с надеждой, что тяжесть гнетущего нас тварного начала будет расплавлена, и мы приобщимся к миру вечного света, гармонии и покоя.

Мнится при этом, что молитва, возносимая к Богу согласным и, наверное, совсем почти ангельским хором обоих клиросов, имеет какую-то особенную благодатную силу.

Ибо даже не столько монашеский подвиг отдельно, так сказать, взятых жизней, сколько их замкнутое в обители чистейшее сообщество, их согласная устремленность к высшему, их совместная радостная жертва дают нам, живущим вне монастырских стен, утешительную надежду, что монастырь на Святой Горе был, есть и пребудет нашим верным заступником перед Господом.

Отметим в связи с этим, что молитвенный труд в Пюхтицкой обители не прекращается ни днем, ни ночью — он, по сути, непрерывен, и непрерывна возносимая отсюда к небесам молитва. И не о молитве, совершаемой в келиях, ведем мы сейчас речь,— хотя для насельниц монастыря она, разумеется, естественна, как дыхание; нет, мы говорим о круглосуточном предстоянии перед Господом, которое, сменяя одна другую, несут послушницы и монахини в псалтирной.

Всего точнее будет уподобить ее некоей дозорной вышке, дающей недреманному и сострадательному взору возможность широко обозревать бушующий внизу мир; или, скорее, какому-то изначальному посту связи, посылающему ввысь смиренную мольбу о здравии, спасении и упокоении наших душ; или, быть может, вместилищу последних человеческих упований и неизбежных скорбей...

Навестим теперь Трапезный корпус, отметив попутно, что на постройку второго, деревянного этажа пошло 1300 бревен; полюбуемся светлым, просторным залом, где по праздникам собираются за общей трапезой все насельницы обители во главе с настоятельницей; открыв стеклянные двери, войдем в маленькую, исполненную какого-то ясного, праздничного духа церковь во имя святых Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы, которая до шестьдесят восьмого года была основным храмом монастыря,—и, спустившись и снова оказавшись на площади, приблизимся к Святым воротам.

Узкая лестница ведет наверх к звоннице, где на мощных деревянных балках висят 10 колоколов—10 голосов монастыря, то сливающихся в хрустальном перезвоне, то выделяющих из своего содружества один, особенно низкий и сильный, то попеременно оповещающих о себе окрестные поля, леса и селения. Колокольный звон — непременная составная бытия русских православных монастырей; и мы заметим, что насельницы Пюхтицкой обители достигли в нем большого искусства.

А звонят они вот в какие колокола: в Первый Большой, отлитый, как сказано в имеющейся на нем надписи, 15 августа 1893 года на заводе потомственного почетного гражданина П. И. Оловяшникова в Ярославле, и весящий более двух с половиной тонн; Второй Полиелейный, изготовленный в то же время на том же заводе и также приличного веса — почти полторы тонны; три колокола поменьше, отлитых в Петербурге на заводе В. Н. Орлова, и два совсем маленьких, с голосами самыми звонкими и прозрачными.

Нам предстоит познакомиться с еще одной замечательной постройкой Пюхтицкой обители — церковью во имя преподобного Сергия Радонежского.

На наш взгляд, это, быть может, самое проникновенное и трогательное из всех архитектурных достопримечательностей монастыря.

Тут многое совпало, чтобы церковь эта обрела свой поистине неповторимый облик, свои краски и свое звучание — и то, что находится она на самой вершине Святой Горы, откуда открываются захватывающей красоты просторы здешних окрестностей; и то, что стоит она над склепом, в котором похоронены С. В. Шаховской и намного пережившая его Е. Д. Шаховская; и то, что нас к ней не спеша подводит дивная кленовая аллея, ярко-зеленая летом и торжественно-золотая в пору осени...

Церковь небольшая, деревянная — но и снаружи, и внутри оставляющая впечатление некоей изысканности, всегда свойственной истинным произведениям искусства. И шатер-восьмигранник, и изящные наличники — все несет в себе очарование русской старины.

А едва мы входим внутрь — нас тотчас охватывает ощущение исходящей отовсюду мягкой теплоты. Теплы ее деревянные, как бы благоухающие стены; иконостас, вырезанный из светлого дуба; круглые иконы на Царских Вратах...

И висящие по стенам металлические венки с могилы князя С. В. Шаховского воспринимаются здесь уже вне их первоначально-траурного значения, а как чистое, открытое слово памяти о человеке, так много сделавшем для становления Пюхтицкой обители.

Неподалеку от церкви высится новая, недавно построенная колокольня. Она поставлена на старом фундаменте: на этом месте уже была колокольня, снесенная в 1944 году.

В тяжелые годы войн, разрухи и социальных потрясений монастырь не оставался в стороне от народного горя, помогая раненым, инвалидам и сиротам и вознося ежедневные горячие молитвы за Родину. Рискуя жизнью, пюхтицкие инокини снабжали военнопленных одеждой, пищей, медикаментами; тайными тропами вели бежавших военнопленных через леса и топкие болота в партизанские отряды, выполняя свой христианский и патриотический долг перед Церковью и Отечеством.

Все это тяжкое время (более двух десятилетий) третья игумения Иоанна (Коровни-кова, 1921 — 1943 гг.) управляла обителью, заботясь о сохранении традиций православной веры. Весь ее духовный путь был проникнут верой в Бога и Его Промысл и облагодатствован святыми молитвами, вознесенными за нее ее крестным отцом протоиереем Иоанном (Кронштадтским), который из Кронштадта направил ее в монастырь в 1893 году.

С вершины Святой Горы спустимся к ее подножью тут, у западного склона, выбивается из-под земли источник чистейшей воды, о которой с незапамятных вре­мен идет слава целительной и живоносной. Крестный ход направляется к живоносному источнику

Мы даже примерно не можем сказать, сколько этому источнику лет; мы знаем только, что, как и дуб исполин, он был свидетелем и Явления Божией Матери, и последующего затем Обретения иконы Ее Успения; и знаем, что всегда, во все времена стекались к нему страждущие, чтобы получить избавление от своих недугов.

В каменной часовне, которая в 1931 году сменила деревянную, устроена выложенная из природного гранита чаша, постоянно наполняющаяся ключевой водой.

Мы можем наклониться, зачерпнуть ее и медленно, глоток за глотком, выпить, ощущая ее настоенную в земных глубинах прохладу и думая о том, что эта вода как бы приобщает нас ко всем замечательным событиям, когда-либо совершавшимся на Святой Горе. У нас уже был случай заметить, что монастырь, хотя и представляет собой некое замкнутое, отъединенное от мира целое, тем не менее вовсе не скован в своем развитии, в желаниях и возможностях на более высокую ступень поставить свою жизнь.

Каждый новый день, говорили мы, выдвигает новые заботы, ставит новые вопросы, которые, конечно же, надо решать.

Давно залечен ущерб, причи­ненный войной. Позади трудности восстановления зданий, тяготы материальных лишений, которые вынес монастырь и его настоятельницы схиигумения Сергия (Голубева, 1943—1946 гг.), игумения Рафаила (Мигачева, 1946—1955 гг.) и игумения Ангелина (Афанасьева, 1955—1967). С января 1968 года монастырем управляла седьмая настоятельница игумения Варвара (Трофимова) достойная последовательница первых строительниц монас­тыря.(отошла ко господу 8.02.2011) Трудно представить, чтобы на исходе XX века в обители не было бы телефон­ной связи, или в келиях, как и встарь, топили бы дровами.

Дрова, впрочем, нужны, и мы с вами обратили внимание на их огромные и своеобразно красивые полен­ницы, сложенные, как здесь говорят, «стогами»; нужны, к примеру, для русских печей, в которых выпекают огромные душистые караваи хлеба.

Но это, так ска­зать, деталь, характерная, но не определяющая монастырский быт подробность.

Ибо в приемной настоятельницы, в гостинице, в канцелярии звонит телефон, в оби­тель несут телеграммы и письма, в келиях центральное отопление, а в котельной установлено самое современное оборудование с электронным управлением.

В обители не утихает созидательная работа. И мы воочию можем убедиться в ее плодотворности, увидев выстроенный несколько лет назад двухэтажный, крас­ного кирпича дом для представительских целей; новое, и тоже в два этажа, зда­ние, где разместились келии; парник, основательный гараж со всеми необходи­мыми подсобными помещениями, мастерские все то, что придает ныне обители вид основательный и достойный.

Беглый этот перечень может быть дополнен работами самого последнего вре­мени. Тут, вероятно, следует назвать замкнувшую монастырь стену, выложенную из привезенных с окрестных полей гранитных валунов, и поднявшуюся на юго-во­стоке третью башню с просторной пристройкой; богодельню с домовой церковью во имя святителя Алексия, митрополита Московского и великомученицы Варвары; крестильню; водоем на скотном дворе и часовню во имя Георгия Победо­носца; гостиницу, расположившуюся за монастырской оградой, в двухэтажном, капитально отремонтированном, а по сути построенном почти заново здании.

Надо назвать, кроме того, оранжерею, мельницу, трехэтажный корпус, в первом этаже которого размещены различные хозяйственные службы, а два других заняты келиями насельниц, отделанный грани­том водоем на скотном дворе...

В 1961 году, когда Святейший Патриарх (в ту пору епископ) Алексий был назначен на Таллиннскую кафедру, сохранение обители стало одной из его главных забот в те трудные годы.

По благословению и наблюдению Святейшего Патриарха и благодаря его неустанному и вдумчивому попечению, обитель вскоре пережила свое возрождение. Оно коснулось всех сторон монастырской жизни, как духовной, так и хозяйственной.

Предвидим вопрос: а кто, собственно, работает, к примеру, в той же котель­ной? Кто занимается парником, ульем, готовит пищу, печет хлеб огромные душистые караваи? И мука для этих караваев покупная или своя?

Ответим так: всех тех, кто хочет вступить в монастырь, настоятельница Пюхтицкой обители игумения Варвара предупреждает: «У нас трудная работа».

В самом деле: монастыр­ское хозяйство, представляя собой редчайший в наше время образчик хозяйства почти натурального, держится, в основном, трудами насельниц.

Труды эти, смеем заметить, совсем не малые. Монастырь арендует у госу­дарства 75 гектаров земли. С них надо накосить сена для скотного двора, надо вспахать, обработать, засеять; надо вырастить урожай пшеницы, ржи, овса, ячменя, клевера, собрать его и на целый год обеспечить обитель хлебом. На отве­денной лесничеством делянке надо заготовить дрова и привезти их в обитель. Тут же, на скотном дворе, овчарня, хлев, где мирно жуют сено около 20 голов дойных коров, и большой курятник.

Всем этим, не чураясь никакой работы, и занимаются насельницы Пюхтицкой обители. Но есть еще и другие послушания (так называют здесь тот или иной вид работы, который определяет для насельниц настоятельница монастыря).

Многие послушницы и монахини трудятся на кухне, в пекарне, где, кроме хлебов, пекут еще и просфоры, работают в швейной, переплетной, золотошвейной мастерских, занимаются реставрацией икон, а когда надо помогают соседнему колхозу убрать картофель, лесничеству посадить деревья...примечание: "Было при СССР, сейчас нет колхоза"

Но знаете что особенно бросается в глаза, когда знакомишься с послуша­ниями, иными словами с монастырским хозяйством? Радость труда как след­ствие его возвышения до молитвы.

Важна не сама работа, а отношение к ней; не обязанность труда, а восприя­тие его; и, может быть, даже не сам пот а то чувство, с которым проливает его человек.

Вот почему мы невольно думаем о райском хозяйстве, как о первообразе хозяйства монастырского.

Высказанная выдающимся русским мыслителем и православным священником о. Сергием Булгаковым мысль о «райском хозяйстве» заставляет нас обратиться к неповрежденным отношениям человека и мира; к труду, еще не придавленному необходимостью и нуждой, и проникнутому бескорыстием и любовью; к чело­веку, еще не познавшему грехопадения...

О, нет, мы вовсе не утверждаем знак равенства между полями Пюхтицкой обители и садами Эдема это была бы дер­зость непозволительная; но вместе с тем в самой будничной обстановке монастыр­ского хозяйства нам видится все-таки отблеск нездешности. И в хлеву, и в пекарне, и на кухне, и в переплетной везде, где совершалась та или иная работа, она совершалась радостно.

Именно из монастырей ушло в мир глубочайшего смысла выражение: труд есть молитва. Можно толковать его как призыв к добросовест­ному исполнению любого дела, что будет вполне справедливо; можно, кроме того, указать, что, признав труд таким же обращением к Господу, каким является молитва, мы безусловно отвергаем искажающие и обесценивающие наши усилия произвол, фальшь и нечистоту, и с этим тоже нельзя не согласиться; но главнее всего тут, вероятно, мысль об одушевлении труда столь искренним и сильным религиозным чувством, что он приобретает качества святости и, стало быть, пре­одолевает тяготы необходимости и нужды.

И не забудем о постоянном, главном и общем для всех насельниц обители труде молитвенном.

В Пюхтицком Успенском женском монастыре живет сейчас около 190 послушниц и монахинь.

Они отличаются друг от друга возрастом: от 24 до 83 лет; образованием: у некоторых старых монахинь всего четыре класса сельской школы, у насельниц другого поколения дипломы об окончании высшего учебного заведения; занятиями в той, домонастырской жизни: есть крестьянки, ткачихи, медицинские сестры, инженеры, бухгалтеры...

Общее у всех одно: горя­чая, искренняя вера в Бога и призвание к монастырской жизни. На Святую Гору приводит только Призвание.

Таков исчерпывающий ответ на интересующий многих вопрос — ответ и как бы и отрицание вопроса, потому что суть призвания в том, что оно надпричинно.

Оно вкоренено в духовную природу человека, но зачастую может быть невыявленным, неопределившимся и обнаруживающим себя лишь тоской и смутным желанием какой-то другой, более счастливой и гармоничной жизни. Вместе с тем, призвание к монашеству, призвание, являющееся, по сути, ясно прозвучавшим зовом Гос­пода, обладает столь мощной, проникающей в самую сердечную глубину силой, что не услышать, не почувствовать, не повиноваться ему невозможно.

И как бы в иные тяжкие минуты нашей жизни ни манил нас монастырь (или даже пусть только мечта о нем), как бы ни представлялся он нам спасением, утешением и надежным укрытием от житейских бурь без призвания, без Божьего зова, без непоколеби­мого убеждения, что именно тут надобно жить и умереть, непереносимым гнетом ляжет, в конце концов, на плечи монашеская ряса...

Насельницы же Пюхтицкой обители счастливы тем постоянным, ровным, надежным счастьем, которое выпадает человеку, осознавшему и осуществившему свое призвание.

И вот еще какими сведениями дополним наш рассказ о Пюхтицкой обители. Она играет заметную роль в миротворческой деятельности Русской Православной Церкви.

В конференц-зале монастыря проходят собрания клира и мирян Таллинн­ской епархии, духовные концерты эстонских хоров и монашеского хора Пюхтицкой обители.

Монастырь ежегодно посещают множество паломников, туристов и го­стей не только нашей страны, но и всего мира. ...Пришла пора проститься со Святой Горой.

Мы выходим из монастырских ворот, медленно спускаемся вниз и, конечно же, оглядываемся, чтобы еще раз посмотреть на стены, купола и золотые кресты Пюхтицкой обители и унести их в своей памяти.

Святой источник (эст. Allikas)  

  В XVI веке на нижнем уступе святой Богородицкой Горы у святого источника для чудотворной иконы была построена деревянная Успенская часовня, однако первое официальное упоминание о ней относится к 1738 году. 28 августа 1931 года в престольный праздник Успения Божией Матери во время Крестного хода на источник состоялось освящение митрополитом Александром каменной часовни. Новая часовня была сооружена на месте деревянной на средства жителя Риги Илии Пинуса.

Предание гласит, что 8 июля 1930 года, накануне празднования иконы Божией Матери, именуемой "Тихвинская", Илия Пинус приехал со своей семьей из Риги в Пюхтицкий монастырь на богомолье. После службы в соборе вся семья пошла на источник, где 13-летний сын Илии, прибежавший туда раньше других, увидел в воде изображение Божией Матери.

Подошедшие вскоре остальные члены семьи также удостоились чудесного видения. Вокруг главы Божией Матери и Младенца сиял светлый венчик. Видение было настолько ясное, что семья Пинус решила сначала, что так и должно быть, поскольку на дне резервуара находится мозаичная икона Божией Матери. Приглядевшись, они заметили, что изображение как бы сквозное, прозрачное, и через него видно дно водоема.

Семья возвратилась в монастырь и рассказала об этом священнику. Когда вновь пришли на источник с другими людьми, изображение стало ослабевать.

На следующий день в присутствии игумении Иоанны на источнике отслужили молебен, но изображение исчезло, хотя все, видевшие его раньше, замечали и теперь легкие контуры, походившие на Тихвинскую икону Божией Матери. Согласно преданию, в том же году в монастырской хлебной обновилась старинная Тихвинская икона Божией Матери.

Чудесное явление настолько поразило Илию Пинуса, что по возвращении в Ригу он принял решение на свои средства соорудить новую часовню на Живоносном источнике взамен требовавшей основательного ремонта деревянной.

В 1931 году внутри новой часовни поместили Тихвинскую икону Божией Матери, видение которой было явлено в Живоносном источнике.

В память о чудесном видении мозаичное изображение Божией матери помещено на тыльной стороне часовни.

В непосредственной близости от часовни, на ручье, берущем начало в Живоносном источнике, для паломников устроена купальня, действующая практически круглый год.

Скотный двор при Монастыре

«Скотный двор», «Скотское хозяйство», «Ферма животных»  

Монахини сеют пшеницу, рожь, овес, ячмень, клевер.

В подсобном хозяйстве монастыря - коровы, куры; есть свои парники, оранжереи, сад, пасека.

Насельницы косят сено, собирают грибы и ягоды, заготавливают дрова, а зимой даже рубили лед на Чудском озере для морозильников-погребов, сейчас погреба засыпают просто снегом.

Монастырь арендует у госу­дарства 75 гектаров земли. С них надо накосить сена для скотного двора, надо вспахать, обработать, засеять; надо вырастить урожай пшеницы, ржи, овса, ячменя, клевера, собрать его и на целый год обеспечить обитель хлебом.

На отве­денной лесничеством делянке надо заготовить дрова и привезти их в обитель. 

Но есть еще и другие послушания (так называют здесь тот или иной вид работы, который определяет для насельниц настоятельница монастыря).

Многие послушницы и монахини трудятся на кухне, в пекарне, где, кроме хлебов, пекут еще и просфоры, работают в швейной, переплетной, золотошвейной мастерских, занимаются реставрацией икон.

Часовня Георгия Победоносца: Ежегодно, по установившейся традиции, 6-го мая в этой часовне служится водосвятный молебен, после которого окропляют освященной водой постройки скотного двора и животных, выгоняемых в этот день на пастбища.

Источник: http://kuremae.com/puht-monastur.html